«Русь моя, жизнь моя...» - это суть поэзии Блока, проходящая лейтмотивом через все его творчество. Она затрагивает как интимную, так и гражданскую лирику.
Тема России в лирике Блока возникает в те же годы, что и тема страшного мира, и как полная противоположность ей. «Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь», - говорил А. Блок К. С. Станиславскому. В таких стихотворениях, как «Русь», «Россия», «Осенний день», «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..», и других Блок выражает всю свою преданность Родине и любовь к ней. Возникает новый образ страны, живущей своей особой, насыщенной и неспокойной жизнью:
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь,
Дремлю - и за дремотой тайна
И в тайне ты почиешь, Русь.
Это из стихотворения «Русь». А вот из другого стихотворения:
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим...
Что же молчишь ты, сонное марево?
Вольным играешь духом моим?
В этих стихотворениях Блок продолжает традицию Некрасова. У Блока также Россия отождествляется с народом, с его бедами и радостями, достоинствами и недостатками. Все стихи Александра Блока о России переполнены большой любовью и болью за ее судьбу, за ее будущее и настоящее:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые -
Как слезы первые любви!
Но Блок не ограничивается только использованием традиций, он идет дальше. Поэт ищет что-то новое и создает образ новой России. России волнующей, готовой всколыхнуться мятежом и гореть огнем.
Причиной желания автора создать новый образ России является смена исторической эпохи. Происходит перемена во всей стране, на смену старым порядкам приходят новые: одна человеческая порода вытесняется другой, один социальный порядок заменяется другим.
Причину всех этих изменений Блок видел в том, что «стихии, бушевавшие под землей, хлынули наружу». На конец девятнадцатого и начало двадцатого века как раз приходится кризис монархии, наибольшее брожение масс, постоянные митинги, демонстрации, поражение февральской революции - все это не может оставить Блока равнодушным, в душе поэта постоянно происходит борьба.
Такое положение вещей стало для Блока тем пунктом, в котором сходились линии лирики интимной и лирики гражданской. В эти годы Блок пишет о любви и ее неминуемом драматическом исходе. Прекрасная Дама поэта оказывается вытеснена Незнакомкой - неотразимо-притягательной падшей женщиной, опустошающей душу героя. Он пишет о России и ее неблагополучии. Белый Цвет - цвет чистоты заменяется все больше и больше красным - цветом крови и пламени. Поэт казнит себя за слишком светлую веру в любовь и жизнь, которая сопровождала его выход на поэтическую арену. Поэтому впоследствии Блок поставил «Двенадцать» в один ряд не только со «Снежной маской», но и с другим любовным Циклом - «Кармен».
Блок понимает, что рушатся все вековые устои, что он является свидетелем большой исторической драмы. Поэт во всем чувствует приближение катастрофы. По его мнению, катастрофа заключается в накале отношений между интеллигенцией и народом.
Проблема интеллигенции и народа явилась для Блока одной из главных. Она с наибольшей наглядностью раскрывает личность поэта, его духовный мир со всеми противоречиями.
Блок пытается понять и передать то, что он чувствует. Он начинает искать различные «всеобъемлющие» образы, способные охватить и выразить все то неблагополучие, в котором находится страна. Блок по-своему переосмысливает Гоголя и Некрасова. Из Гоголя поэт заимствует образ тройки как олицетворение народной силы, а из Некрасова образ Коробейника как воплощение народного знания. В пьесе «Песня судьбы» именно Коробейник «выводит» героя на верный путь. Блок стремится найти верный путь для России, по которому может пойти страна. Он отмечает стремительность процесса всеобщего обновления, в который вступает Россия, неудержимость полета в будущее, которое, однако, не является спокойным и бесспорным.
Как отражение этих чувств, появляется цикл «На поле Куликовом» - лучшее, что дала о России поэзия Блока рубежа двух веков.
В этом цикле Блок продемонстрировал новое и необычное восприятие родины. Из глухих лет реакции он увидел зарево пожара:
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Блок, ощущающий себя частью России, ее сыном, ее мужем, не может заглушить тревогу, гложущую его душу и ум. «Не может сердце жить покоем», - сказал он здесь уже о себе.
Преодолевая мотивы тоски и безысходности, Блок выходит на широкую дорогу гражданского искусства. Герой Блока за это время претерпевает существенные изменения. Он дополняется новыми чертами, приобретает другой облик. Пройдя через круг самоотречений, снедающих душу противоречий, по-своему раскрывающих сущность мира, поэт приходит к мысли о простоте, естественности. Это дает поэту возможность к возрождению. Стихотворение «Май жестокий с белыми ночами!..», занимающее центральное место в сборнике «Ночные часы», состоит из двух частей. На первый взгляд, эти две части взаимоисключают друг друга, но на самом деле дополняют. Первая часть стихотворения имеет характер полной безысходности:
Голубая дымка за плечами,
Неизвестность, гибель впереди!
Тогда как вторая часть рисует картину начала новой жизни:
Хорошо в лугу широким кругом
В хороводе пламенном пройти,
Пить вино, смеяться с милым другом
И венки узорные плести,
Раздарить цветы чужим подругам,
Страстью, грустью, счастьем изойти, -
Но достойней за тяжелым плугом,
В свежих росах поутру идти!
Этот светлый финал стихотворения не согласуется с общей идеей сборника, которая выражается в мотивах утраченного счастья, пролетевшего мимо и скрывшегося вдали. Но этот финал важен нам как выражение идеальной мечты поэта. Он дает возможность понять мысли и чувства Блока.
В поэтическом сознании Блока произошел поворот, он открывает новые возможности в своем творчестве. Блок заговорил гражданским языком, который опирался на традицию Некрасова. В стихотворении «Коршун», написанном в марте 1916 года, он изобразил зло, царящее в обществе, которое нависло над Россией в виде зловещей птицы - коршуна.
Каждое стихотворение Блока, каждая его поэма самостоятельны. Но постичь полностью смысл стихотворения можно, только прочитав весь цикл. Понять и проследить все поиски и терзания поэта, все положительные и отрицательные черты того времени, понять настроение народа и интеллигенции очень важно на сегодняшний день, потому что, если мы не осознаем ошибок прошлого, мы не сможем найти верный путь в настоящем.
Александр Блок
Русь моя, жизнь моя…
В коллаже на переплете использованы репродукции работ художников Константина Сомова и Константина Коровина
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Автобиография
Семья моей матери причастна к литературе и к науке.
Дед мой, Андрей Николаевич Бекетов, ботаник, был ректором Петербургского университета в его лучшие годы (я и родился в «ректорском доме»). Петербургские Высшие женские курсы, называемые «Бестужевскими» (по имени К. Н. Бестужева-Рюмина), обязаны существованием своим главным образом моему деду.
Он принадлежал к тем идеалистам чистой воды, которых наше время уже почти не знает. Собственно, нам уже непонятны своеобразные и часто анекдотические рассказы о таких дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-Щедрин или мой дед, об их отношении к императору Александру II, о собраниях Литературного фонда, о борелевских обедах, о хорошем французском и русском языке, об учащейся молодежи конца семидесятых годов. Вся эта эпоха русской истории отошла безвозвратно, пафос ее утрачен, и самый ритм показался бы нам чрезвычайно неторопливым.
В своем сельце Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии) дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком; совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев, разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки краски с подъезда, обещая отдать все, что ни спросят, лишь бы отвязались.
Встречая знакомого мужика, дед мой брал его за плечо и начинал свою речь словами: «Eh bien, mon petit…» Иногда на том разговор и кончался. Любимыми собеседниками были памятные мне отъявленные мошенники и плуты: старый Jacob Fidèle , который разграбил у нас половину хозяйственной утвари, и разбойник Федор Куранов (по прозвищу Куран ), у которого было, говорят, на душе убийство; лицо у него было всегда сине-багровое – от водки, а иногда – в крови; он погиб в «кулачном бою». Оба были действительно люди умные и очень симпатичные; я, как и дед мой, любил их, и они оба до самой смерти своей чувствовали ко мне симпатию.
Однажды дед мой, видя, что мужик несет из лесу на плече березку, сказал ему: «Ты устал, дай я тебе помогу». При этом ему и в голову не пришло то очевидное обстоятельство, что березка срублена в нашем лесу.
Мои собственные воспоминания о деде – очень хорошие; мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли особенный цветок ранней грушевки, вида, неизвестного московской флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу, – очевидно, он засеялся случайно и потом выродился.
Все это относится к глухим временам, которые наступили после событий 1 марта 1881 года. Дед мой продолжал читать курс ботаники в Петербургском университете до самой болезни своей; летом 1897 года его разбил паралич, он прожил еще пять лет без языка, его возили в кресле. Он скончался 1 июля 1902 года в Шахматове. Хоронить его привезли в Петербург; среди встречавших тело на станции был Дмитрий Иванович Менделеев.
Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка моя были с ним дружны. Менделеев и дед мой, вскоре после освобождения крестьян, ездили вместе в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два имения – по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать там часто. Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго брака – Любовь Дмитриевна – стала моей невестой. В 1903 году мы обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находится между Шахматовым и Бобловым.
Жена деда, моя бабушка, Елизавета Григорьевна, – дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии Григория Силыча Корелина. Она всю жизнь работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден; последние годы она делала до 200 печатных листов в год; она была очень начитанна и владела несколькими языками; ее мировоззрение было удивительно живое и своеобразное, стиль – образный, язык – точный и смелый, обличавший казачью породу. Некоторые из ее многочисленных переводов остаются и до сих пор лучшими.
Переводные стихи ее печатались в «Современнике», под псевдонимом «Е. Б.», и в «Английских поэтах» Гербеля, без имени. Ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма «ЛаллаРук»), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт-Гарта, Жорж-Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лесажа. Этот список авторов – далеко не полный. Оплата труда была всегда ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый с антикварными ценами знает, как дороги уже теперь хотя бы так называемые «144 тома» (изд. Г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения.
Отвлеченное и «утонченное» удавалось бабушке моей меньше, ее язык был слишком лапидарен, в нем было много бытового. Характер на редкость отчетливый соединялся в ней с мыслью ясной, как летние деревенские утра, в которые она до свету садилась работать. Долгие годы я помню смутно, как помнится все детское, ее голос, пяльцы, на которых с необыкновенной быстротой вырастают яркие шерстяные цветы, пестрые лоскутные одеяла, сшитые из никому не нужных и тщательно собираемых лоскутков, – и во всем этом – какое-то невозвратное здоровье и веселье, ушедшее с нею из нашей семьи. Она умела радоваться просто солнцу, просто хорошей погоде, даже в самые последние годы, когда ее мучили болезни и доктора, известные и неизвестные, проделывавшие над ней мучительные и бессмысленные эксперименты. Все это не убивало ее неукротимой жизненности.
Эти жизненность и живучесть проникали и в литературные вкусы; при всей тонкости художественного понимания она говорила, что «тайный советник Гете написал вторую часть «Фауста», чтобы удивить глубокомысленных немцев». Также ненавидела она нравственные проповеди Толстого. Все это вязалось с пламенной романтикой, переходящей иногда в старинную сентиментальность. Она любила музыку и поэзию, писала мне полушутливые стихи, в которых звучали, однако, временами грустные ноты:
Так, бодрствуя в часы ночные
И внука юного любя,
Старуха-бабка не впервые
Слагала стансы для тебя.
Она мастерски читала вслух сцены Слепцова и Островского, пестрые рассказы Чехова. Одною из последних ее работ был перевод двух рассказов Чехова на французский язык (для «Revue des deux Mondes»). Чехов прислал ей милую благодарственную записку.
В творчестве каждого поэта есть место патриотическим стихам. И Александр Блок – не исключение. Он жил и творил на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков и был свидетелем грандиозных исторических событий как для России, так для русского народа.
Стихотворение “Русь моя, жизнь моя…” написано в 1910 году, когда революция 1905 года была подавлена, и назревали революционные события 1917 года, которые в дальнейшем привели к краху самодержавия. Подобное состояние дел, несомненно, очень беспокоило Блока, как сознательного гражданина, и как
Поэта.
Стихотворение начинается с обращения к родине с вопросом: “Вместе ль нам маяться?”. Блок видит и подчеркивает несостоятельность царской власти, которая не успевает за прогрессом общества и ограничивает вольного человека.
Автор очень любит свою родину, но в стихотворении даже проскакивают нотки сомнения, а не покинуть ли такую страну-тюрьму. Ведь здесь все под властью “тьмы”. Образ тьмы – это символичное изображение царизма, который не несет уже ничего светлого, созидательного, жизнеутверждающего, этот режим уже олицетворяет зло и смерть.
Все стихотворение Блока наполнено недосказанными
Фразами, пускаясь в размышления о судьбе России, Блок вспоминает ее богатую и бурную историю, которая в строчках стихотворения похожа на сменяющиеся картинки слайдов в сознании лирического героя. Здесь мы видим и ее бескрайние моря, и широкие степи в кострах, и ее традиции, и трагические периоды истории, например, татарское иго.
Синтаксически стихотворение “Русь моя, жизнь моя…” полно знаков препинания: многоточий, вопросительных знаков, этим прекрасно передается волнение и тревога автора по поводу будущего страны, остается некая недосказанность. И эта недосказанность объяснима, автор понимал, что назревает какое-то решения и грядущие события будут судьбоносными для народа и страны.
Ты всех краев дороже мне.
Александр Блок жил и творил на рубеже двух веков – девятнадцатого и двадцатого. Он явился последним поэтом старой, дооктябрьской России. Именно этим именем» открывается первая страница русской советской поэзии». Я больше всего люблю в поэзии Блока стихи, посвященные теме родины – России. Стихи об этом можно встретить почти у каждого поэта, но, на мой взгляд, патриотическая поэзия Блока – лучшая.
«Этой теме, — писал Блок, — я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это – первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни….»
Состояние гордой непокорности является свойством характера поэта. Без этого едва ли могло появиться в годы первой русской революции стихотворение» » Бурное революционное время всецело захватило поэта. Нельзя сказать, что Блок приветствовал надвигающуюся бурю 1905 года, скорее, наоборот. С тревогой пишет он одному из своих товарищей в 1902 году:» Слышали ли вы про ужасные бунты в Пензе и Саратове? Я имею достоверные сведения об этом, потому что пострадали мои родственники и знакомые. Крестьяне жгут усадьбы, призваны войска…»
Поэт ожидал каких-то важных для себя и для родины изменений от надвигающихся событий. Но, увы! Оптимистические настроения пропали, появились жесткие интонации, о чем говорит первая строка стихотворения:
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Блок горячо любит родную землю, с ней связывает лучшие надежды, несмотря на то, что ненавидет» страшный мир» царской России.
В этом стихотворении образ лирического героя оформлен как образ поэта-обличителя социального зла:
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Очень символично Блок использует в данной строфе слово» тьма». За этой символикой угадываются тревожные мысли о грядущих днях России, о вере в победу света над тьмой – революции над черными силами царизма.
Воспитывая в себе» всеобъемлющее чувство дали» (исторической, временной), Блок создает пространственный образ Руси, что достигается различными изобразительно-выразительными и синтаксическими средствами (прерывистостью фраз, многоточиями):
Чудь начудила, да Меря намерила
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла….
В согласии с блоковской» стихийностью» как основной силой истории сама судьба родной страны представляется сгустком диких страстей, не подвластных никакому разгулу и таящих в себе нечто темное и грозное. Облик родины видится поэту в зареве степных, зловещих, никогда не гаснущих костров, разложенных нашими давними предками, древними кочевниками:
…Кинулась из степи черная мгла…
За море Черное, за море Белое,
В черные ночи и белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни!..
Глядя в это дикое, темное лицо, от которого веет чем-то роковым, грозным, зловещим, лирический герой задает риторические вопросы в тоске и томлении:
Тихое, долгое, красное зарево
Каждою над становьем твоим…
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?!
Поэт не может найти ответа, от которого зависит не только его жизнь, но и судьба родной страны.
Открыв это стихотворение в сборнике и еще даже не прочитав его, мы замечаем большое количество знаков препинания – риторических вопросов, восклицаний, многоточий, которые наполняют каждую строфу. Это говорит о душевном состоянии лирического героя: волнение, беспокойство за родину. Постоянные многоточия, свидетельствующие о недосказанности, недоговоренности, незаконченности фраз, помогают создать Блоку огромные просторы родины, так как они такие же нескончаемые, как и мысли поэта о России, ведь сказать о ней, ограничившись несколькими поэтическими строками, нельзя.
Блок все же видит возможность обновления жизни, и, утверждает он, если мы откроем ей сердце, то она» исполнит восторгом, новыми надеждами, новыми снами, опять научит свергнуть проклятое» татарское» иго сомнений, противоречий, отчаяния, самоубийственной тоски и пр. и пр., все то иго, которое мы,» ннешние», в полной мере несем».
«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?…» Александр Блок
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?Знала ли что? Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых…Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла…
Соколов, лебедей в степь распустила ты —
Кинулась из степи черная мгла…За море Черное, за море Белое
В черные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни…Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим…
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?
Образ Родины, предстающей в поэтике Блока в женском облике, отличается сложной структурой. Он вызывает у лирического героя неоднозначные эмоции, в которых любовь и восхищение сочетаются с тоской и апокалиптическими предчувствиями.
В известном стихотворении 1910 г. звучат взволнованные интонации: поэтический текст изобилует риторическими вопросами и многоточиями, передающими попытки лирического субъекта осмыслить мучительные догадки.
Тема раздумий задается первой строкой произведения. «Вольное сердце» героя смущает «тьма», темное начало в национальном характере. Именно эта причина порождает размышления о возможной разлуке со страной отцов. Однако герой осознает, что существование вдали от родной земли не будет счастливым: понятия «Русь» и «жизнь» для него тождественны.
Первый катрен задает и особенности формы: стихотворение представляет собой эмоциональное, насыщенное фольклорными приметами обращение к персонифицированному образу России. Каким предстает необычный лирический адресат? Герой ставит под сомнение истинность его христианских корней, обращаясь к атрибутам древнего языческого периода. Последний характеризуют два этнонима, от которых поэт образовывает глаголы, - блестящий стилистический прием, моментально освежающий внутреннюю форму современных лексем и возрождающий к жизни полустертые книжные понятия.
Упоминания о далеких походах и сражениях, при помощи которых прирастала территория государства, опираются на исторические аллюзии. Фигура Ермака, о которой заявлено в зачине, являет собой лишь часть мозаики прошлого. Исторические перспективы гораздо шире: образы степи, соколов и лебедей отсылают читателя к «Слову о полку Игореве», посвященному походу русских князей на половцев. Ретроспектива призвана очертить наступательную, завоевательскую сущность адресата стихотворения.
Портретная характеристика основного образа лишена гармоничности: дикое напряженное «онемелое» лицо, узкие гневные очи, которые «мечут огни». Детали условной внешности подчеркивают характер героини - необузданный, агрессивный, варварский.
В финальном катрене позиция лирического субъекта меняется: он выступает в качестве наблюдателя, который замечает ежевечернее «красное зарево». Свечение окружает не город или селение, а место стоянки - это наиболее подходящая категория, точно характеризующая кочевую жизнь Руси-завоевательницы. Тревожные отсветы и манят, и страшат героя.
